Это несомненное свойство Давида Марковича Синельникова вспоминают все, кто с ним работал. Каждый день директор обходил все мастерские, все помещения театра. Мог позвонить в весьма отдаленную деревеньку, на сельские гастроли (а было это очень нелегко, связываясь с районным коммутатором и парой номеров на весь населенный пункт). Мог неожиданно появиться на спектакле в клубе или школе...
Но опасаюсь, что читателям будет не совсем понятна роль директора без специфики работы Пермского театра кукол в те семнадцать лет — с 1965 по 1982 гг., что значатся в биографии Д.М. Синельникова.
...Есть, скажем, у Моцарта прелестная опера — «Директор театра», и этот начальник, в основном, весело улаживает конфликты двух примадонн...Очевидно, тому директору не нужно было отправлять труппу в Тулпан, Юрлу, Шляпники и Бикбарду.
Итак, у театра кукол существовал план: 720 спектаклей (его всегда перевыполняли — было и 800). Большинство представлений давали на выезде и гастролях — ведь помещение делили с квартирантом, театром юного зрителя. Это означало, что выпуск премьеры задержать нельзя — сцена по расписанию уже будет «не наша».
Готовили четыре премьеры в год, иногда — 5, все спектакли могли выезжать в том же оформлении, что и на стационаре. Между выездными спектаклями могло быть 20-30 километров; о «домах приезжих», общежитиях, интернатах, где ночевали актеры, можно рассказывать отдельную эпопею. О стенках, покрытых инеем, крысах, супах «из конверта».
Все это, однако, перекрывалось огромной любовью к своей работе и потрясающей реакцией сельских зрителей, где одна семья могла занимать весь ряд. Зарплата в театре тоже была смехотворной для всех, кроме его работников. После обучения в нашей трехгодичной студии молодой специалист определялся на ставку в 75 рублей. До следующей тарифной ступеньки — 80 рублей — ему еще было плыть и плыть (впрочем, в деревне можно было встретить и колхозную пенсию в 1250, а в городе — 20 рублей). Не зря актрисы говорили: «Как жаль, что нельзя себе сшить сапоги». Потому что все остальное они могли сделать себе сами.
Что же касается престижа профессии, то его попросту не было. Театр — в размере всей страны — только начинал по-настоящему профессионализироваться. Только появилась в театральных училищах новая специальность «Актер театра кукол».
Заместитель у Д.М. Синельникова появился только в самые последние годы. Штатное расписание, как и фонд зарплаты, был самым аскетическим. А это значит, что снабжение, транспорт, гастроли, вся организация работы, здание со сложным сценическим хозяйством — все входило в функции директора.
И осваивал Д.М. Синельников театральную науку с низов: первая должность в трудовой книжке — ученик макетчика (с 15 лет), потом макетчик оформитель, потом студией Смоленского драматического театра.
Но — соперником театру стал авиаклуб. Призыв «Молодежь: в авиацию!» привлек много энтузиастов. И своему тогдашнему директору театра Д.М. Синельников написал заявление об уходе — в авиационное училище (чем немало его огорчил). Во время войны был летчиком стрелком фронтового подразделения, получил и боевое ранение (потом оно долго напоминало о себе).
Театральная карьера продолжилась уже в качестве администратора Куйбышевской драмы, а потом директора Дома культуры трудовых резервов. На всю жизнь осталась ярчайшее впечатление: поездка в Москву со своим ребячьим коллективом и первое исполнение сводным хором только что родившийся песни.
Пройдут года, настанут дни такие,
Когда советский трудовой народ
Вот эти руки, руки молодые
Руками золотыми назовет!
В Пермском Доме культуры железнодорожников, где потом директорствовал Давид Маркович, все сияло чистотой и порядком. Для любительских коллективов, особенно детских, для встреч, концертов и праздников были созданы идеальные условия. Как рассказывала об этом Августа Георгиевна Гребенщикова; до конца жизни она пела в этом хоре. А дивную мастерицу из театра оперы и балета переманил, конечно же, директор.
Об этом периоде Д. Синельников говорил, что это была хорошая школа, универсальная и строгая — Дом культуры всегда был под прицелом начальственного внимания — областного, железнодорожного, московского. И вспоминал о своем публичном конфузе. Вся высокая комиссия собралась на парадном входе, когда директор, в нарядном светлом костюме, подлетел на... мотоцикле, на скорости сорвался в грязь и предстал пред ответственными очами в непрезентабельно — оцарапанном виде. Самый главный начальник, отсмеявшись, отправил незадачливого, как теперь скажут, байкера на своей персональной машине домой...
В театре — удивительное дело! — все работало без каких-либо сбоев, в таких условиях, при такой нагрузке. Правда, директор бывал вспыльчив, временами несправедлив. Кое-кто его боялся как представителя власти (кадры в не престижном театре были с подозрительными родословными, еще не реабилитированные и т.д.). Высокое начальство своими посещениями театр не баловало, наверное, к счастью. Циркуляры и распоряжения поступали всякие... Но какую-нибудь ненужную сцету, не сильно обремененную культурой идею всегда останавливал Виктор Давидович Офрихтер простыми словами: «Театр — это вам не баня и не контора». После этой реплики все споры директора с главрежем заканчивались: Колыбель — то была общая для всех — любовь к Театру и понимание его особой природы и миссии в жизни.
...Иногда Давид Маркович подсмеивался над актерами (наверное, сказывалось собственное актерское прошлое): «Подумаешь, тяжелая работа — куклами управлять...» Однако конец насмешкам положил такой случай. Ждали фотографа перед московскими гастролями (сделать снимки спектаклей — всегда было сложно, денег на это не полагалось). А он все не приходил, актеры разошлись — ранний выезд. Так что балетную сцену из «Мухи — цокотухи» представили за ширмой совсем не исполнители ролей. Директору дали самую легкую куклу — отважного Комарика.
«Стоп! — закричал фотограф. — Не могу снимать: Комарик качается». И так несколько раз, пока наконец, выстроили неподвижный кадр. После этого эпизода шуточки прекратились; ведь на самом деле, труд «оживления» кукол серьезный и сложный, и персонаж иной раз весит больше двух килограммов.
Так и к портретной кукле, шаржу на него — жрецу Калхасу в «Прекрасной Елене» Д.М. Синельников отнесся совершенно нормально. Ведь все свои пермские годы он дружил с Николаем Семеновичем Ломоносовым, старейшим нашим театральным художником.
Татьяна Шерстневская
